Упал с качелей перелом позвоночника
Фото: Kuzmichtudio/ru.depositphotos.com
Когда ребёнок упал с высоты и сильно ударился, не стоит обманываться тем, что ему не больно. Компрессионный перелом позвоночника может никак себя не проявлять — до поры до времени. Наш автор, Ася Мотина, расскажет о том, что случилось с её сыном. А детский хирург даст рекомендации для родителей.
Компрессионный перелом у ребёнка — история Матвея
Две недели назад мой сын упал с турника. С высокого двухметрового турника. На спину. С размаху. Так, что после удара о землю даже вдохнуть не мог. Лежал, не дыша, а я стояла над ним абсолютно спокойная, без эмоций, и думала над тем, что моя жизнь подошла к концу. Моя счастливая жизнь. Говорят, у меня был шок. Возможно. Но речь не об этом…
Скажу сразу, всё обошлось — настолько, насколько могло обойтись при таком падении. Дыхание восстановилось через полминуты, и Матвей даже сам встал и дошёл до лавки. Сказал, что болит спина, и лёг. Меня тоже немного отпустило, и я вызвала скорую.
Добродушный врач осмотрел моего ребёнка с ног до головы — измерил давление, уровень сахара в крови, пощупал пульс, оглядел содранные днём ранее на футбольном матче локти, отметил наличие у него аденоидов 1–2-й степени, пожурил меня за то, что не усмотрела за практически семилетним «малышом», попросил подписать бумаги и уехал. В ответ на вопрос: «А как же рентген?» — я услышала: «У него даже следов от падения нет. Спина не болит, он же сам вам сказал. Всё хорошо. Просто ушиб. Помажьте чем-нибудь, и всё пройдёт».
Вечером мы сами отвезли Матвея в травмпункт. Ему сделали рентген и сразу же положили на вытяжку: компрессионный перелом сразу трёх позвонков.
Десять дней постельного режима уже прошли, курс массажа и физиотерапии тоже. Впереди у нас три месяца ношения корсета, полгода ЛФК в домашних условиях, ещё два курса физиотерапии и массажа и запрет на спортивные секции от полугода до года.
Очень скрытый перелом
У Матвея не болит спина. Он чувствует боль, только если ему под определённым углом надавить на сломанные позвонки, что делает врач-ортопед при осмотре. При отсутствии лечения спина могла бы заболеть у него через две недели, два месяца, два года или даже двадцать лет. И тогда он бы не отделался подобными ограничениями.
Мамы! Будьте бдительны, как бы заезженно ни звучала эта фраза! Никогда не расслабляйтесь и не отходите от своих детей на спортивных площадках, даже если вы уверены, что с ними всё будет хорошо: я стояла в метре от турника и ничего не смогла сделать, кроме как наблюдать за падением.
Не верьте слепо никому, пока сами не убедитесь, что с вашим ребёнком всё в порядке. Человеческий фактор никто не отменял. Читайте больше специализированной литературы и тогда будете знать, как поступать в критических ситуациях. Готовым быть нельзя, но подготовиться можно.
Компрессионный перелом у ребёнка — рекомендации врача
Ситуацию комментирует детский хирург Леонид Драч:
Дети бывают очень подвижными, но так как скелет их ещё не окреп, активные малыши часто получают различные переломы. Одна из самых серьёзных травм — компрессионный перелом позвоночника. Встречается он нечасто — в среднем один случай на 100 тыс. детского населения. Но последствия может иметь весьма неблагоприятные.
Компрессионный перелом — это травма одного или нескольких позвонков от резкого сжатия. Происходит он часто при прыжке, ударе, резком движении или, как в этом случае, при падении с высоты.
Если ребёнок упал и самостоятельно встал, но при этом жалуется на небольшие или умеренные боли в спине — необходимо в тот же день доставить его в больницу для осмотра детским хирургом или травматологом, который при необходимости направит к нейротравматологу. Перевозить ребёнка лучше лёжа или полулёжа.
Если ребёнок упал и при этом не может самостоятельно встать либо долго испытывает сильную боль в области позвоночника — его категорически нельзя поднимать и присаживать, так как есть риск повреждения спинного мозга. В таком случае нужно успокоить ребёнка и вызвать скорую помощь. Если необходимо доставить ребёнка в больницу, перевозить его следует на жёсткой поверхности (дверь, фанера и т.п.).
В любом случае при таком падении необходима рентгенография для диагностики перелома, а при возможности лучше сделать компьютерную или магнитно-резонансную томографию и обязательно сходить на осмотр к специалисту.
Источник
Лере Ченакиной 17, она живет в Москве, планирует поступать в педагогический. А в девять лет девочка боролась сразу с двумя тяжелыми болезнями –переломом позвоночника и раком крови. Лера до сих пор помнит, как это было, и делится своей историей с нами – найти силы и не сдаваться ей помогали семья, волонтеры фонда “Подари жизнь”, занятия рисованием и хомячок Рыжик.
Оригинальный текст читайте на сайте mel.fm
Однажды мама от усталости уснула прямо среди дня, в больничной палате, где мы лежали вместе, и я заплакала: «Мама, почему ты умерла?» Мне было девять, я в целом понимала, что со мной происходит, видела, как тяжело близким. Но, с другой стороны, пугали меня скорее такие вот бытовые штуки, сильной рефлексии не было.
Меня очень поддерживали родные: с мамой мы лежали в больнице, тетя и папа привозили нам домашнюю еду, которую без устали готовила бабушка, сестра всегда была на связи. Помню, как запускали с ней воздушные шарики.
А еще мне тогда завели хомяка Рыжика, дома была любимая собака. Сейчас я вспоминаю то время не только с грустью, но даже с нежностью, благодарностью.
“Я лежала на вытяжке, и мне капали химию”
Все началось в 2011 году, прямо перед 1 сентября. Я была очень подвижным, активным ребенком, в конце августа упала с качелей. Это было обычное для меня дело, я постоянно в детстве откуда-то падала, не всегда удачно, но тут не повезло по-крупному – сломала позвоночник. Правда, не сразу это поняла – после падения даже встала и пошла домой, мне дали обезболивающее, подумали, что сильно ушибла спину. А 31 августа я не смогла встать с кровати. Меня отвезли в больницу, стали брать анализы и вскоре выяснили: у меня не только перелом позвоночника, но и рак крови.
Лера во время болезни на фоне картины, которую нарисовала сама
Про второй диагноз мне сказали не сразу. Перелом-то скрыть было невозможно – когда я попала в больницу, у меня уже отказали ноги, я лежала на вытяжке. Но находилась в Морозовской больнице, а там тогда было смешанное отделение и можно было лечить обе болезни одновременно. Так что, обнаружив рак, врачи меня никуда не переводили, я могла лежать на вытяжке, и в то же время мне ставили капельницу с химиотерапией.
Первое воспоминание о больнице, которое сейчас приходит в голову, – наш большой творческий столик в холле.
За ним с нами обычно занимались волонтеры. Дни, когда они приезжали, вспоминаются как самые светлые. Эти прекрасные люди проводили для нас различные мастер-классы, от бисероплетения до рисования, да и просто болтали с нами, играли в настолки. Это здорово поднимало настроение.
Они для нас были, наверное, как вожатые в детском лагере – молодые, открытые, веселые, с ними легко можно было сдружиться. У меня тоже случилась такая встреча. Благодаря – пусть даже это слово звучит странно, но все-таки именно благодаря — онкологии я встретила интересных людей, с которыми не подружилась бы, просто выйдя на улицу. А еще творческие занятия в больнице сделали меня более раскрепощенной. Благодаря проектам и выставкам фонда «Подари жизнь» я не потеряла страсть к рисованию, которое любила с детства.
“Я до конца не понимала, насколько серьёзно больна”
На занятия к волонтерам мы ходили, когда чувствовали себя нормально. А это было не всегда: я прошла и сильную тошноту, и слабость после химии, и температуру 40, и полный паралич тела, и жуткие периоды, когда нужно было принимать по 60 таблеток за раз.
Побочкой от лечения гормонами было привыкание к еде определенного типа – кажется, моя семья до конца жизни будет помнить время, когда я питалась только яичницей: на завтрак, обед и ужин. В неделю мне требовалось примерно 100 куриных яиц.
Лера в больнице, за творческим столиком в холле
Но все это не так напрягало, как перелом позвоночника и то, что я долго не могла ходить. Когда отказали ноги, у меня довольно быстро атрофировались мышцы, но разрабатывать их было необходимо. До сих пор помню, как больно было вставать, как мама и заведующий отделением поднимали меня через силу.
Наверное, это были самые горькие слезы за всю болезнь, но они того стоили – со временем я всё-таки расходилась.
Насчет внешности я тогда не заморачивалась — наверное, у меня в целом была не самая низкая самооценка. К тому же изменения произошли не резко: волосы после химии начали выпадать где-то через месяц после начала терапии, а еще, в отличие от других детей, которые при онкологических заболеваниях худеют, я стала этаким хомячком.
Пересматриваю сейчас фото, осознаю, как выглядела на самом деле, и радуюсь, что, наверное, была еще не в том возрасте, чтобы заморачиваться по поводу внешности.
Еще одна особенность возраста – в девять лет я до конца не понимала, насколько серьезно больна, о смерти даже не задумывалась. Замечала, что некоторых ребят из нашего отделения увозят на каталках, что их тела накрыты простынями с ног до головы, но не понимала, что случилось. Осознание всего ужаса пришло намного позже.
“Не хотелось, чтобы меня жалели одноклассники”
Часто ли я тогда плакала? Не помню, кажется, нет. И слезы были не столько из-за боли или страха, сколько от обиды: я ужасно скучала по друзьям, школе, очень расстраивалась, что пропустила 1 сентября. Но и тогда я не предполагала, что вернусь в школу совсем нескоро: лечение обеих болезней заняло в целом два года.
Лера на «Играх победителей» – благотворительном мероприятии фонда «Подари жизнь»
Впервые меня выписали примерно через полтора месяца госпитализации, а дальше я проводила в больнице по 2–3 недели в месяц либо просто пару раз в неделю приезжала на процедуры. Совместить все это со школой не получилось, пришлось перейти на домашнее обучение.
И, кстати, в свой класс я в итоге не вернулась: почему-то не хотелось, чтобы меня жалели. Я шла в другую школу, где отважилась рассказать одноклассникам о болезни только через пару лет учебы.
Сейчас я оканчиваю 11-й класс, продолжаю рисовать, но поступать хочу в педагогический – надеюсь стать преподавателем начальных классов. Не могу сказать, что после болезни я стала ипохондриком, который слишком беспокоится за свое здоровье. Скорее я настроена единственным возможным в моей ситуации образом – оптимистично. Если что-то опять случится, просто снова буду бороться – это я точно умею делать.
Источник