Сломала позвоночник он меня бросил
Мне 32 года, зовут меня Екатерина и вот моя история. 6 лет назад я познакомилась с парнем, Игорем. Он был меня старше на 4 года. У нас очень быстро все закрутилось, и мы стали почти сразу жить вместе. Но его родителям это не нравилось им казалось, что я не та, кто их сыну нужен, и они мне говорили это постоянно в лицо. Так жить долго мы не могли с ними так, как и Игорь постоянно ссорился. Семья у них достаточно обеспеченная, хотя и у меня семья не бедная. У Игоря был свой бизнес, и он не плохо зарабатывал и предложил съехать пока на съемную квартиру, а потом уже и купить собственную. После таких слов я поняла, что у него все серьезно у него ко мне. И естественно согласилась. Жили мы достаточно хорошо, мои родители часто приезжали к нам, сестра моя приезжала с мужем и детьми. Родители же Игоря на не навещали, но он иногда ездил к ним и возвращался в жутком настроении, иногда даже уходил в несколько дневный запой. Но так как бывал у них редко, то и это меня сильно не беспокоила, он не спивался. Так мы жили и жили, но предложения мне Игорь не делал иногда подводя к этой теме, он объяснял, что хочет, чтобы родители поменяли свое отношение ко мне и что бы они тоже были за нас рады. И вот не знаю, смирились они или нет, но в итоге, когда мне было 30 лет, он сделал мне предложение. Мы договорились о дате, стали планировать все торжество, долго выбирали место и в итоге выбрали хороший ресторан, на свадебное путешествие собирались ехать в Испанию, т.к. нам обоим нравится эта страна и мы там были неоднократно и вместе тоже были. И вот за месяц до торжества, Игорь приехал домой с работы и сообщил, что завтра нас навестят его родители. Нам надо было решить, что приготовить. Вечером мы съездили за продуктами и на утро стали заниматься приготовлениями. Я была несказанно рада, что они захотели приехать и надеялась, что будет все хорошо, как же я ошибалась, как же я хочу вернуть тот день назад… но… А возможно это и к лучшему, все люди сняли маски. Так вот в назначенный день, вечером они приехали к 6 часам. Мы сели за стол, и отец Игоря и он стали рассказывать, как у кого дела, что нвоого, задавали вопросы и мне, но мама Игоря сидела и почти ничего не говорила и на лице было видно, что она совсем этому ужину не рада… Спустя полтора часа отец Игоря попросил помочь ему что-то с мобильным посмотреть, а я пошла мыть посуду. Через пару минут ко мне подошла мама Игоря и попросила с ней выйти на лестницу поговорить, я согласилась и пошла. Мы тихо вышли, что они даже не заметили, наверное… Там его мать без криков попросила меня отказаться от свадьбы и оставить её сына. На что я не знала, что ответить, но сказала, что мы любим друг друга. Мать его сказала, что я не пара ему и у него есть другая девушка, я не поверила ей и сказала, что она врет, что она лгунья и просто хочет нас рассорить, но у неё ничего не выйдет и тут случилось, она изменилась в лице и толкнула меня… я стояла рядом с лестницей и кувырком улетела с неё в низ. Что было дальше я не знаю, я очнулась уже в больнице. Со мной сидели рядом родители и сестра и плакали. В этот момент у меня очень сильно болела голова, но самое главное я не чувствовала ног… сначала я подумала, что они затекли и сказала маме, мама пошла позвала доктора, доктор что-то поделал и ушел… Спустя день я узнала, что я при падении получила сотрясение мозга и перелом позвонков и что я не смогу ходить… Игорь ко мне приезжал несколько раз в больницу, а потом перестал отвечать на звонки… Вот так и закончилась наша с ним история, сейчас я все так же привязана к инвалидному креслу, и врачи ничего не могут сделать… Сейчас я это пишу и плачу, хотя надо брать себя в руки, ведь прошел уже год…
Источник
Сильный удар по лицу заставил меня замолчать. За, что он так со мной? Сам под утро притащился ещё и меня ударил.
Я сейчас выпрыгну.
Разбиться не разобьюсь. Всего третий этаж, да и ветки смягчат падения. Максимум руку или ногу сломаю. Зато этот придурок будет знать, как надо мой издеваться.
И вот я уже стараюсь зацепиться за ветки. Ничего не получается…
Очнулась я уже в палате. Попробовала встать. Не получилось. Что-то не так. Почему я не чувствую ног? Кончиками пальцев дотянулась до ноги. Фу, ноги на месте.
Дверь приоткрылась, и я увидела свою подругу. Её обеспокоенное лицо меня насторожило. Анька всегда такая жизнерадостная, смотрела на меня с какой-то печалью. Её лицо искривилось в подобии улыбки. Казалось, что кто-то не видимый схватился за её щеки и тянет в разные стороны.
– Привет, очнулась? Как ты себя чувствуешь? Это он тебя столкнул? – Нет. Это я сама. – я опустила глаза и попыталась привстать. Резкая боль меня остановила.
– Решила умереть, шла бы сразу на крышу. – зло выпалила подруга.
Да я не хотела умирать. Я просто хотела его наказать.
– Наказала ? У тебя перелом позвоночника, ты теперь не сможешь ходить. Ты просто дура. Кому ты теперь будешь нужна ? Своему Сашке? Думаю возить тебя в инвалидном кресле он точно не захочет.
Она ещё, что-то продолжала говорить, но я уже её не слышала. В голове только одна мысль ” я не смогу больше ходить?” Дрожь пробежала по всему телу. Мне стало не хватать воздуха. Не может быть. Это всё не правда. Это ведь всего третий этаж Анька просто хочет меня напугать. Вот ненормальная. Тогда почему я не чувствую ног ?
Я не смогу больше ходить. – мысли бежали на перегонки цепляясь друг за друга. Одна страшней другой.
– Ну, что ты молчишь? – Анькин голос вернул меня в реальности. Я смотрела на неё и не могла проронить ни слова. Я не плакала. Думаю я была в ступоре.
– Ладно пойду работать и скажу всем что ты пришла в себя. Дверь закрылась. Я осталась одна. Попробовала пошевелить пальцами ног. Ничего не получилось. Может это сон. Сейчас проснусь и всё будет как раньше.
В дверь постучали. Это был следователь. Он убеждал меня сказать правду и не покрывать этого “урода”. Следак никак не мог поверить, что я сама выпрыгнула из окна. Тем более Сашка был уже под следствием. Его выпустили до суда под залог.
После моего падения Сашка пропал, просто убежал. – сказал следователь. Убежал, бросил меня под окнами умирать – в груди, что-то защипало. Значит ему было всё равно жива я или мертва. Он испугался за свою ” шкуру”.
Что я наделала. Хотела его наказать, а наказала себя. Слёзы хлынули градом. Зачем я это сделала. Я всё повторяла и повторяла одно и тоже. И винить мне некого. Это я сама , своими руками испортила себе жизнь. Только себе, не Сашке, а себе. И ради кого? Мне всего 20 лет. Я ещё не была замужем, у меня нет ребёнка и наверное не будет. Всё это я кричала в истерике.
Следователь в испуге бросился звать врача. Мне, что-то вкололи и я уснула.
Проснувшись я продолжила себя мучить. В палате я лежала одна. Ко мне редко заходили. Поэтому мне ничего не осталось, как только лежать и жалеть себя.
До этой травмы я работала в этом отделении хирургической медсестрой. Наверное поэтому мне и предоставили отдельную палату. Боже, как же тоскливо.
Через неделю меня перевезли в другой госпиталь и стали готовить к операции. Помню врач мне строго-настрого запретил двигаться. Но я как ” умная Маша” его не послушала и стала пытаться шевелить ногами. Я очень хотела их почувствовать. И у меня получилось. Врачи были в шоке. Собрался целый консилиум посмотреть на это чудо.
В общем операцию отменили. И я потихоньку стала учиться ходить. Давалось мне это очень тяжело. Но я твёрдо решила встать на ноги. И вот я уже хожу с палочкой. Очень медленно и аккуратно боюсь упасть.
Ведь я не чувствую ступней. Чуть камушек попадёт под ступню, я сразу падаю. Но это уже не так страшно. Ко мне приезжает Саша.
Он меня очень поддерживает. Говорит, что не бросит. Наши с ним отношения стали намного лучше . После госпиталя я вернулась опять к нему.
А потом его посади на пять лет. И я переехала жить к родителям. И вот наша с Сашкой долгожданная встреча. Я у него на свиданке.
Я не стала лучше ходить. Всё также медленно и осторожно. Но да тюрьмы я всё-таки добралась. Три дня мы были в месте. Это было прекрасно.
А через месяц я узнала, что у меня будет ребёнок. Я почувствовала огромную радость – она приятным потоком разливалась по всему телу. Потом её медленно стал оттеснять страх, всё больше завоёвывая пространство в моей душе.
А вдруг я не смогу выносить своего ребенка. Или мне врачи не разрешат рожать. Страхи сменялись радостью и наоборот. И все таки я выносила этого ребёнка. Меня прокесарили и я родила прекрасную малышку.Теперь всё своё время я посвящала ей.
И вот он на свободе. И мы опять живём вместе. Он не работает. Нас кормит моя мама. Она приезжает почти каждый день и “забивает ” нам холодильник. Я ей очень благодарна за это. Но мне не нравиться такое положение дел. А Сашку это устраивает.
Он спит до полудня и нам с дочкой надо вести себя очень тихо. Не дай бог мы потревожим его сон. Его бесит, что я такая медлительная. Теперь он смотрит на меня с каким то отвращением и брезгливостью.
Просыпается он уже в плохом настроении. Не знаю почему. Я очень стараемся не шуметь. Но дочка пока ещё очень маленькая и ей сложно вести себя тихо.
Из-за этого он часто орёт на меня. В конце концов он опять поднял на меня руку. Я собрала вещи и уехала к себе домой.
Потом я узнала, что он живёт уже с другой девушкой. Ещё он стал принимать наркотики. Всё так же не работает и его кормит девушка.
Я осталась одна с ребенком. Мне хотелось, что бы меня любили, ведь мне было всего 26 лет. Но никто не хотел строить отношения с инвалидом.
В школе я была первой красавицей. Да и когда я училась в медучилище я тоже была одной из самых красивых девушек. Я привыкла ловить на себе восхищённые мужские взгляды. И мне очень удивляло если, кто-то на меня не взглянул. Я всегда была окружена поклонниками. И вот теперь я никому не нужна.
У моей даже самой страшной подруги есть любящий муж. А я вызываю только жалось.
Так жить невыносимо. И я стала выпивать. Я даже не заметила, как стала зависима от алкоголя. Я могла забрать ребенка из садика и нажраться. Упаду возле дома, а моя малышка плачет, но не уходит. Боится меня одну оставить. Ведь я для неё самый близкий человек. Так и стоит пока меня родители не затащат домой.
Просплюсь мать мне всё это начинает высказывать. От этого мне становиться ещё хуже. Я начинала себя ненавидеть. И, чтобы унять эти страдания я опять ” хватаюсь” за бутылку.
Бедные мои родители, что они только не делали кодировали меня, закрывали дома, лишили родительских прав. Ничего не помогало. Я продолжала заливать своё горе.
Дочка пошла в первый класс. Ей уже 7 лет. Год назад умер от передоза Сашка – мой любимый человек.
Мне уже скоро тридцать лет. И, что у меня есть ? Невыносимая боль с которой я не могу справиться.
Ненависть к себе за то, что я сделала со своей жизнью и жалость к своему ребенку.
Скоро дочь придёт со школы.
Но я уже буду мертва.
Это реальная история. Всё, что я написала чистая правда. Без украс и выдумок.
Со смерти моей подруги прошло 13 лет. Её дочки уже 20 лет. Она выросла и стала настоящей красавицей. Поступила в институт на бюджет. Причём сама, без репетиторов и какой, либо помощи. Встретила хорошего парня и теперь они живут вместе.
Жалко, что моя подруга этого не увидит
Если вам было интересно, ставьте лайки. Меня это будет вдохновлять на то, чтобы и дальше делиться с вами своими историями.
Подписывайтесь на мой канал, чтобы иметь доступ к реальным чудесам
С уважением,
Наталья
Источник
Самое скучное на свете, как говорила Ахматова, чужой блуд и чужие сны. Я бы еще добавила: и чужие болезни. А теперь обо всем подробнее.
ЧП под Вязьмой
Я – не Тина Канделаки и не мчалась в Ниццу на “Феррари” с олигархом. С нашей аварией все прозаичнее. Курс соседского рубля так заколебался и достал родных в Белоруссии, что я взяла на пару дней отпуск, и мы ранним сентябрьским утром выехали к родителям и их сиделкам со всякой помощью.
ДТП случилось под Вязьмой в полдевятого утра. У мужа Сережи – царапина (был пристегнут). Я спала на заднем сиденье, чтобы сменить его за рулем – перелом позвоночника. Как потом вздохнет врач: “Удачный”.
Попробовала сесть, не получилось. Машина – в лепешку, но моя задняя дверь чудом открылась. Полиция и “скорая” приехали быстро. Начался разбор полетов и заполнение протоколов. Меня как-то перетащили на носилки. Первая неловкость – за свой вес: шестьдесят кг с хвостиком, им ведь тяжело.
Повидавшая жизнь-нежизнь “карета” довезла до приемного покоя районной больницы. Женщина-фельдшер кладет на живот мою сумку, предварительно проверив, что я в сознании, и уезжает на следующий вызов. Зябко в коридоре. Пахнет сквозняком и ремонтом.
Громкие санитарки повезли на раздачу овсяную кашу – лучший завтрак во всех больницах.
Хочется закрыть глаза и ни о чем не думать. Первое испытание – меня, как куль с мукой, кто-то как-то перекатывает на холодный рентгеновский стол. И обратно.
Голос сообщает диагноз и просит собрать ходячих, чтобы поднять больную на второй этаж. Это значит, меня. Лифт тут только числится лифтом, но не работает.
Полечу на трамвае
В палате – две соседки. Сокамерницы. Одна, молодая, “кустодиевская мамаша”, со сломанной ногой бойко обращается с костылями. Вторая, бывшая очень интеллигентная женщина с короткой седой стрижкой и свежими швами на голове (“это мой сожитель побил”), к счастью, на ногах. Хитрованистый мозг прикидывает: если что, эта подаст или позовет.
Теперь надо собраться с силами и взять в руки телефон. Сын уже выехал из Москвы, Сережа позвонил ему первому…
Сказать уверенным голосом маме: все хорошо, но сломалась электрика в машине, сейчас нас тащат обратно в Москву. Так что не ждите к ужину. Но на днях передадим все, что надо… В ближайшее время теперь вряд ли смогу приехать: в России, ты же знаешь, серьезные выборы.
Потом надо позвонить на работу и весело протараторить: я тут пару деньков в Вязьме поваляюсь, вы уж там пока без меня…
Заходит палатный врач: вот адрес ортопедического салона в Москве, ваши родственники должны немедленно купить корсет и привезти его сюда. Как минимум неделю нельзя шевелиться, а там видно будет. Ни о каком переезде в Москву не может быть и речи. Надо посмотреть, что еще выстрелит, когда шок пройдет.
Неделю – так неделю
Вскоре у кровати объявился следователь Игорь и стал восстанавливать картину аварии с моих слов. Потом вдруг перешел на шепот. Я плохо слышу, опять провалилась в никуда. Но такое слышать надо: “Немедленно отсюда уезжайте. На моем участке за сутки бывают в среднем две крупные аварии. Я всем говорю, нельзя при международной трассе держать такую бедную больницу, где, кроме рентгена и анальгина, ничего нет”. Потом уже нормальным голосом: “Скоро приедет из милиции ваш муж”.
Тут до меня стало доходить, что так не пронесет и надо собраться с духом и позвонить главному редактору. Что таить, у “Российской газеты” – мощный ресурс, уникальный медицинский обозреватель Ирина Григорьевна Краснопольская и совершенно потрясающие по чуткости коллеги-друзья-начальники. Они немедленно развили бурную деятельность и стали решать, как доставить нетранспортабельную меня в Москву. Может, вертолетом? Уточнила, во сколько это обойдется. 5 тысяч долларов?! Ни за что! Ни редакцию, ни семью разорять не будем. За такие деньги лучше на трамвае до Москвы поеду. Потом мой случай, кажется, не смертельный. Я же живая.
Через несколько минут бодрых разговоров опять все стало все равно. В придачу никак не могу устроить голову на подушке, мешают шейные боли.
Два банана до зарплаты
Сквозь дрему слышу телефонный разговор молодой мамы с мужем, который остался дома с годовалым ребенком: “Ты почему только два банана ему купил? Надо было три. Я с Наташей с пятого этажа договорилась, она одолжит нам тысячу рублей до конца месяца”.
Бывшая питерская, хорошо отмытая, с прекрасной речью соседка начала жалеть, что не может оставить никому свой адрес, потому что не знает, где будет. Завтра ей привезут в палату телевизор. Ого, мелькнула в голове. Потому что телевизору тоже негде жить, добавила она… Ее мечта: когда выйдет из больницы, непременно купит сто граммов сырокопченой колбасы.
Стала вспоминать, а где же моя сумка? И как я должна дать денег этим женщинам, чтобы не обидеть их. А как только появится в палате муж или сын, пусть идут и немедленно покупают колбасу. У человека ведь одна-единственная мечта!
А я ведь до зарплаты уже не одалживаю тысячу и давно не смотрю в кошелек перед тем, как купить бананы. Мне хотелось их всех вместе с больницей удочерить, усыновить, помочь. И не только их.
Самое печальное объявление года я прочитала минувшим летом в ста километрах от Москвы в Талдомской районной газете, которое ставит безнадежный диагноз обществу и его ценностям лучше любого социолога.
Вакансии центра занятости: Водитель погрузчика – 20 000; Врач – 9395 – 20 000; Зав.складом – 25 000; Подсобный рабочий – 10 000 – 20 000 Специалист по кадрам – 40 000…
Это же как надо умудриться поменять клеммы с плюса на минус, чтобы требующий огромных знаний, вечной ответственности за чужую жизнь труд врача стоил столько же, сколько и подсобного рабочего, куда часто и бомжей берут?
Пришла медсестра, сделала обезболивающий укол. Доктор еще раз напомнил про корсет… Дался ему этот корсет: когда я еще встану… Нянечка принесла суп на обед и рассказала, что она ни за что не работала бы за несколько тысяч, но тут поесть можно да еще больные что-нибудь подбросят.
В эту минуту до меня стало доходить, что даже воду выпить, не поднимая головы, для меня проблема – могу только как младенец – через соску… Когда я косым глазом увидела цвет судна под соседней кроватью, мне показалось, что лучше я умру, чем прикоснусь к чему-то подобному.
Вскоре объявились мои мужчины и пошли с большим списком в аптеку и в магазин.
Все, что мы везли родителям в Белоруссию, изъятое из разбитой машины, с легкой душой оставили в Вязьме.
Болезнь – это тоже жизнь
На следующий день из Москвы за мной пришла “скорая помощь”.
Это было красивое явление столичных докторов (лучших отправили!) в мою обездоленную Вяземскую центральную больницу. Владимир Иванович вместе с фельдшером Сашей ловко упаковали меня на вакуумные носилки (тут таких и не видели), профессионально с водителем снесли с лестницы.
И когда мы 200 километров мчались с сиреной в Москву, ясно представляла, что так же, наверное, люди лежат в гробу, скрестив руки на животе, успокоившись, освободившись от всех и от всего. Не надо просыпаться, успевать, отчитываться, отвечать, жюрить, любить, беспокоиться, заботиться, соответствовать, стремиться… Думать – в конце концов. Люди, как листья на деревьях, осенью упали, весной новые появятся.
Наконец-то, я поняла своего хорошего знакомого отца Иоанна, который минувшей весной прислал мне из Института Вишневского невероятную SMS-ку: “Жду операцию, пребываю в состоянии счастья”. Потом при встрече пояснил: “Представьте, Бог вас положил на операционный стол, как на верстак, и решил руками хирурга усовершенствовать”. Болезнь – это тоже жизнь. Нельзя полагать: вот выздоровею, тогда начну жить.
Хорошо, что это случилось со мной, а не с кем-то из моих близких. Я сильная, я все перенесу. Правда, говорят, любую боль можно перенести, если она чужая.
Пришло облегчение – наконец-то, ЭТО случилось.
Я отношу себя к материалистам, всегда ближе точка зрения нобелевского лауреата Виталия Гинзбурга, чем чья-то иная, но я уже жила ожиданием беды.
У меня по несколько лет всегда буйствовали без пересадки орхидеи в кабинете, летом они все опустили уши и отказались больше цвести. В ночь, когда мы выезжали в дорогу, увидела сон и помню его как явь. Я всю жизнь во сне летала-парила. Тут – серый день, невидимая сила отрывает меня от земли и несет высоко, под облака. Мне абсолютно не страшно и покойно. На пути попадается одна-единственная зеленая яблоня и останавливает вознесение своими ветками. Неосязаемый кто-то возвращает меня на бабушкин двор, но не опускает совсем на землю. А я просыпаюсь с мыслью: интересно, а что со мной будет дальше?..
Дальше был Институт скорой помощи имени Склифосовского.
Сотрудничаю со следствием
Я всю дорогу уверяла доктора со “скорой” и его начальство в ЦКБ, Ирину Аскольдовну Егорову, что меня надо везти именно в Склиф, что меня там ждут.
В приемном покое меня не ждали и оформили как самотек. Слишком много людей принимали участие в моей судьбе. Вернее, ждали в нейрохирургии, а мы обратились в травматологию.
Тем чище оказался эксперимент.
Приемный покой Склифа произвел впечатление. Как в хорошем западном фильме, меня на каталке перевозили от одного прибора к другому, от одного специалиста к другому: рентген, компьютерная томография, УЗИ (повреждения внутренних органов – нет, есть камни в желчном пузыре; я об этом знаю ровно столько лет, сколько существует УЗИ) . ЭКГ – сердце в порядке. Только пару раз услышала: вам категорически 10 месяцев нельзя употреблять ни капли спиртного. И все время хотелось сказать: ладно, без проблем, но почему нельзя? Наконец-то, до меня дошло, что эти слова говорят следующему за мной по маршруту “нетрезвому побитому мужичонке, подобранному на улице”, подсказал “мой водитель” санитар Володя.
Наконец-то, все звонки и просьбы срослись, я догадалась об этом, когда к моей каталке подошла целая группа врачей во главе с директором Анзором Хубутия. Я зачем-то много говорила, будто стремилась доказать, что мне не отшибло память. При этом не могла выдавить из себя никакую жалобу на состояние здоровья. Все хорошо. Я живая. Вы же видите. Сделала полушутливое заявление: в юриспруденции есть понятие – сотрудничать со следствием, чтобы скостить срок. Обязуюсь сотрудничать с медицинской бригадой, чтобы скостить свой срок на больничной койке.
Встань и иди
А потом настал час правды. Я осталась наедине с нейрохирургом Андреем Гринем. Вечер пятницы, значит, его откуда-то вызвонили друзья, Людмила Ивановна Швецова, чтобы на случай операции именно он взялся за работу.
– При вашем осложненном компрессионном переломе первого поясничного позвонка ситуация 50 на 50. Можно делать операцию, а можно попробовать и без. Я бы себе не делал, сам бы справился.
И я справлюсь, думаю про себя. Зря, что ли, многие годы вместо обеда бегаю на йогу в фитнес-клуб.
– Я студентам говорю: если не задет спинной мозг, мы пациента непременно поставим на ноги. У меня есть летчик, который после перелома по-прежнему летает… Я завтра к вам еще зайду.
Полушутливый вопрос Гриня: “Сжимать зубы от боли умеете?”. Такой же ответ: а какая женщина не умеет этого. А дальше невероятное: ” Я вам покажу, как надо вставать”
Меня подняли на пятый этаж в отделение нейрохирургии к Олегу Валерьевичу Левченко, поместили в отдельную палату (жизнь компенсировала Вязьму) рядом с постом медицинской сестры. Уговорила мужа пойти домой и поспать хоть первую ночь и прийти рано утром умыть меня.
Суббота. Андрей Гринь должен улетать на Сахалин читать лекции коллегам, но перед отлетом, как и обещал, заходит ко мне.
Полушутливый вопрос: “Сжимать зубы от боли умеете?”. Такой же ответ: а какая женщина не умеет этого.
А дальше – невероятное: – Я вам сейчас покажу, как надо вставать.
– Но все другие врачи говорят, что месяц не надо этого делать, – на всякий случай информирую я главного нейрохирурга Москвы. – А тут только третий день.
– А вы при них этого и не делайте, – не возражает Гринь.
Как я благодарна Андрею Анатольевичу за тот подъем с поворотом на живот, буквой “Г” сползая на пол… Я смогу обходиться без сиделки!
Потом он так же весело показал несколько упражнений на вытяжку, повиснув тут же на двери…
С понедельника ко мне стала приходить Галина Владимировна и учить шевелить сначала пальцами ног, кистями рук. Я ведь никому из них не могла сказать, что втихаря встаю, держась за стенку.
Как Ельцин работал с документами, так я начала работать со своим телом, включая мозги.
Не скажу, где наш партизанский отряд
Чтобы жить было веселее, уговорила заодно удалить мне и желчный пузырь с камнями (все равно без дела лежу, а то когда еще у меня в жизни найдется для этого время). Меня перевели во вторую хирургию, и Луцык Константин Николаевич с Зиняковым Сергеем Александровичем сделали все изящно методом лапароскопии. Правда, опять пришлось потерпеть. А, одной болью больше… (через два месяца в Германии профессор Вольфганг Келлинг – его дядя как раз изобрел этот метод – будет стараться запомнить фамилию Лу-цык, впечатленный качеством работы московского хирурга).
На 18-й день я выписывалась из Склифа, и, естественно, встал вопрос благодарности. Повезло придумать: вместе с моими друзьями из белорусского посольства и ресторана мы устроили фестиваль белорусской еды. Два отделения на обед пробовали драники и колбаски, запивали березовым соком, а знаменитую зубровку оставили на новогодний корпоратив. В институте – ни-ни спиртного. Что, впрочем, сильно радует.
Дальше меня “повели” уже в поликлинике травматолог Анастасия Александровна Буслаева и еще один Андрей Анатольевич (сразу отметила, не зря тезка талантливого Гриня) – Балашов, заведующий неврологическим отделением.
Мне три жизни теперь надо прожить, чтобы отблагодарить всех людей – друзей, коллег, врачей, родных, которые меня во всех смыслах ставили на ноги.
На деликатный вопрос, когда выйдешь на работу, отшучивалась: когда сяду, тогда и выйду. При переломе позвоночника где-то после четырех месяцев можно без опаски садиться. Так как я живу “по Гриню”, то пробую делать это раньше.
Потом был реабилитационный центр имени Герцена в Кубинке, где свежий воздух, диета, бассейн и лечебная физкультура продолжили вершить доброе дело. Я смогла там наклониться и натянуть сапог на ногу! Еще одна победа и степень независимости.
Когда же мне стали делать массаж спины и шеи, я вынуждена была сделать заявление: “Все равно не скажу, где находится наш партизанский отряд”.
Вообще реабилитация и физиотерапия – это отдельная песня.
В силу сложившихся дальнейших обстоятельств она прозвучала для меня на немецком языке.
Но об этом – в следующий раз.
Цифры и факты
Самое печальное объявление года я прочитала минувшим летом в ста километрах от Москвы в Талдомской районной газете, которое ставит безнадежный диагноз обществу и его ценностям лучше любого социолога.
Вакансии центра занятости:
Водитель погрузчика – 20 000;
Врач – 9.395 – 20 000;
Зав.складом – 25 000;
Подсобный рабочий – 10 000 – 20 000
Специалист по кадрам – 40 000…
Акцент
Полушутливый вопрос Гриня: “Сжимать зубы от боли умеете?”. Такой же ответ: а какая женщина не умеет этого. А дальше невероятное: ” Я вам покажу, как надо вставать”
Источник