Перльмуттер о а травма позвоночника

Ольга Перльмуттер – личность в Нижнем Новгороде известная. Ее фамилию упоминают, когда перечисляют самых уважаемых врачей города. Ее советуют своим родным и близким. Бережно хранят номер телефона. Ведь если, не дай бог, что случится со спиной – она – ведущий врач-спинальник. А недавно в популярном американском сериале “Доктор Хаус” появился персонаж с такой же редкой фамилией.

Как выяснилось, неспроста. Киношный доктор стал “жемчужной мамой” после того, как консультанты фильма познакомились с нашей Ольгой Александровной.

Мне больно, что они не встанут

– Ольга Александровна, в одной из серий фильма ” Доктор Хаус” появляется врач с такой же фамилией, как у вас. И у нас есть информация, что это не простое совпадение. Такую фамилию герой получил от своих создателей в честь вас.

– Я не могу так утверждать. Но я догадываюсь, почему вам сказали, что это в честь меня. Сейчас расскажу. Около трех лет назад ННИИТО начал сотрудничать с врачами из Филадельфии. Несколько раз в год они приезжают в Нижний, мы проводим совместные операции, обмениваемся опытом. Главный в этой бригаде – 42-летний доктор из Филадельфии Грег Андерсон. Один из ведущих спинальных хирургов Америки. Фанат своего дела. Человек, который спит по 2-4 часа в сутки, а все остальное время проводит в операционной. Как-то между операциями я сказала, что полюбила сериал “Доктор Хаус”. На что он ответил, что их клиника выступает консультантами в этом фильме. В следующий приезд Грег Андерсон снова поинтересовался, смотрю ли я сериал, и, услышав утвердительный ответ, заявил: “Обязательно продолжай смотреть. Тебя ждет сюрприз”. И как я не пытала, что за сюрприз, он только качал головой: “Увидишь”. А потом появился этот эпизод с доктором Перльмуттер. Конечно же, мои знакомые, когда это увидели, тут же заявили, что врача назвали в честь меня. Но я смогу в этом удостовериться только в конце весны, когда врачи из Филадельфии снова приедут в Нижний.

– Ольга Александровна, даже среди обычных хирургов мужчин больше, чем женщин. А уж что касается нейрохирургии, так мне кажется, это чисто мужская территория. Легко они вас туда впустили?

– С мужским шовинизмом я сейчас больше всего встречаюсь, когда приезжаю в другие страны. На всех конференциях действительно сижу одна среди мужчин. А мне же всегда все интересно, у меня всегда масса вопросов. И вот я начинаю задавать их на своем ужасном английском и вижу, как эти все эскулапы устремляют на меня свой взор, в котором читается: “Да кто она такая и что здесь делает?” Но все меняется, едва мы начинаем обсуждать клинические случаи. Отношение резко меняется. Они видят мой опыт, знания и смотрят уже по-иному.

А в начале медицинской карьеры меня вообще не хотели брать в хирурги из-за того, что я женщина. После института горздрав направил меня в больницу № 5. Это была огромная удача в то время. Тем более и Борис Алексеевич Королев говорил, что будет рад видеть меня в операционной. Прихожу к заведующему отделением, а он ни в какую: “Не надо мне баб-хирургов. Мне терапевт нужен”. А я не мыслила себя в качестве терапевта, поэтому развернулась и отправилась в горздрав – отказываться от распределения в 5-ю больницу.

– Но потом все-таки оказались в нейрохирургии? А ведь там не всякий мужчина справится – вскрывать череп, “пилить” позвоночник…

– В нейрохирургии, а особенно в позвоночной, действительно нечего делать женщинам, если у них не такая комплекция, как у меня. Я из разряда физически крепких людей с сильными руками, но даже и они покрывались водяными пузырями, когда раскусываешь кусачками кости позвонков. И, тем не менее, уже с 27 лет поняла, что это – мое…

Несколько лет назад в спинальной нейрохирургии случилась революция или даже сильнее – прогремел атомный взрыв. Пришли современные технологии лечения травм позвоночника. Раньше больной после операции должен был 2-3 месяца находиться на постельном режиме. И даже после этого место травмы оставалось уязвимым. Транспедикулярная фиксация позволила пациентам очень быстро вставать на ноги после операции. При этом самому позвоночнику даже после операции не страшны никакие нагрузки. Первая транспедикулярная фиксация в Нижнем Новгороде была проведена в 1996 году в 39-й больнице. Сегодня мы делаем эту и другие не менее умные вмешательства и при травмах, и при опухолях, и при дегенеративных процессах в позвоночнике как рядовые операции.

– Если бы можно было еще поднять тех, у кого задет спинной мозг…

– Это самая больная тема. Я до сих пор не научилась без слез разговаривать при выписке с молодыми людьми, которые нырнули и сломали себе шею. Медицина научилась освобождать спинной мозг от сдавления, фиксировать позвоночник, но восстанавливать спинной мозг мы не можем. Больные навсегда остаются парализованными. Я не знаю, сможет ли когда-нибудь медицина решить эту проблему. Пока Господь Бог нам этих знаний в руки не дал. Может быть, ответ найдется где-то на уровне генных нанотехнологий. Пока же я своим долгом считаю при каждом удобном случае сказать людям, чтобы не ныряли там, где не следует. И вроде бы таких ныряльщиков становится у нас чуть-чуть меньше.

Удача ускользнет от хвастунов

– Вы оперируете и в ННИИТО, и в больнице № 39. Там как ортопед, здесь как нейрохирург…

– В 39-й больнице я была на специализации в клинической ординатуре. А потом четыре года страстно мечтала попасть туда работать в нейрохирургию. В это время меня довольно часто приглашали туда оперировать, и я помню, как после окончания операции шла на остановку и думала, неужели я никогда сюда не попаду.

Я очень благодарна Александру Петровичу Фраерману – основателю этого нейрохирургического центра. Всем, чего я достигла в нейрохирургии, я обязана ему. Вот уже 20 лет каждое утро я обязательно захожу к нему в кабинет поздороваться, обсудить сложных больных.

А несколько лет назад отделение хирургии позвоночника было открыто и в институте травматологии и ортопедии. Прежде всего для того, чтобы начать оперировать современными методами сколиоз. И я стала этому учиться. Представляете, первый сколиоз я прооперировала, когда мне было 50 лет. Я сама себя зауважала. И очень жалею, что не научилась делать эти операции в 40 лет.

– И какой у вас операционный график?

– Раньше я оперировала практически каждый день, делая более 120 операций в год. Сейчас делаю 2-3 операции в неделю. Ведь моим мальчишкам-ученикам тоже работать нужно….

– У вас в отделении что ни врач, то ваш ученик. Когда вы только знакомитесь с молодыми врачами, можете сказать, что кто-то из них может оказаться профнепригоден?

– Да, и, как правило, это бывает не из-за отсутствия знаний, а из-за человеческих качеств. Нельзя в России идти в медицину, чтобы заработать – здесь нужно работать. А нынешняя молодежь привыкла все делать с приставкой “за”. Вот и уходят они кто в бизнес, кто крышу крыть, кто лекарства продавать… Только если он настоящий врач, он без медицины не сможет. Ни одно другое ощущение не может сравниться с тем, когда ты, выйдя из операционной, можешь сказать сам себе: “Я сделал все, что надо”. Это ощущение по силе воздействия не перекроется никаким другим удовольствием.. И ни один врач не сможет вам объяснить, что это за ощущения. Ты не будешь этим хвастать, но ты понимаешь, что сегодня не зря прожил свой день. Но если ты завтра об этом скажешь вслух, удача от тебя ускользнет.

– Такая тонкая материя…

– Знаете, иногда операция идет очень сложно. Планировал так – не выходит. Вроде все при тебе – освещение, инструменты – все работает, анестезиолог говорит, что все хорошо, а что-то не идет… Закончил операцию, уходишь, мучаешься, как там дела, переживаешь бессонную ночь. Измученный приходишь утром, а больной счастливый лежит: “Доктор, спасибо вам. Как у меня все хорошо”. А бывает, наоборот, чувствуешь себя героем, операция прошла без сучка и задоринки, три с половиной капли крови. Приходишь наутро, а больной загибается от боли. И снова врач сам себе судья… Все очень тонко…

30 лет не ем шоколада

– А вы как-то сортируете своих больных на любимых и нет?

– Вот привозит “скорая” бомжа. К нему подойти нельзя, грязный, воняет. Ты склоняешься, смотришь и: “Бог, мой. Да, у него зрачки разные. Гематома.” Где вши, где вонь – все забываешь. Быстрее санитарки его раздеваешь, голову сама бреешь… Прооперируешь. А он еще и выжил. И когда приходишь в палату, смотрит на тебя как на спасителя. Да ты забудешь, что он бомж – и поговоришь, и улыбнешься.

А бывает, что и с парфюмом все в порядке. Но такая личность неприятная. И ты для нее лишь обслуживающий персонал, с которым ей волею судьбы пришлось пересечься. Задерживаться у постели такого больного не хочется…

– Но зато такой пациент отблагодарит пухлым конвертом. К слову, чем лучше врачам выражать признательность: деньгами, подарками…

– Все равно как. Вот лежит простая бабушка, связала сама носки, дарит их в благодарность, как не взять! От чистого сердца же. Обидишь. И может, я никогда в жизни их не надену. Но я обязательно их возьму. Или конфеты: я 30 лет уже не ем шоколад, но человек пришел поблагодарить – я никогда не отказываюсь

Для меня это давно уже не вопрос. В период безденежья иногда подумаешь: поблагодарил бы кто. А когда денег хватает, то и не вспомнишь. Сама я никому никогда цену не назначала. Иногда работаешь в кабинете, и приходит кто-нибудь с улицы: “Доктор, мне вас советовали. Помогите, пожалуйста”. Конечно же, не отказываешь, отодвигаешь дела, консультируешь. Пациент все слушает, а напоследок говорит: “Спасибо. Я вам что-нибудь должен?”. Что здесь говорить, если в вопросе уже слышен ответ…

– Ольга Александровна, вы – успешный врач, вы – бренд. Вас советуют своим родным и близким, у вас много достойных учеников. Вот если сегодня оглянуться назад, на каком жизненном этапе вам пришлось платить самую большую плату за успех?

– Когда сын пошел в первый класс, я уехала на полгода в Новокузнецк на учебу. Сейчас я понимаю – это неправильно. Мать должна всегда быть рядом с детьми. А еще было много дежурств, многочасовые операции, когда ты в половине десятого утра делаешь разрез и только в десять вечера выходишь из операционной. А потом приходишь домой, а там все так, как я оставила утром – немытые чашки, где-то не убрано. Из-за этого, конечно же, росла обида на меня у мужа, наступало охлаждение, непонимание. Наверное, это и было платой за успех.

Мне скучно, если в какой-либо компании за столом нет нейрохирургов. Я зажигаюсь только тогда, когда говорят о позвоночнике. Профессия сделала меня жесткой, поскольку постоянно приходится принимать решения. Но я ни о чем не жалею. Если бы можно было все повернуть вспять, я изменила бы только одно – в пять лет побежала на курсы английского языка.

Источник