Городницкий стихи о позвоночнике
Александр Моисеевич Городницкий родился в 1933 году в Ленинграде. Советский и российский ученый-геофизик, доктор геолого-минералогических наук, профессор, член Российской академии естественных наук. Широко известен как поэт, бард, считается одним из основоположников авторской песни. Лауреат Государственной литературной премии имени Булата Окуджавы. Заслуженный деятель науки РФ, главный научный сотрудник Института океанологии им. П. П. Ширшова РАН.
* * *
Не ждите от истории ответа, –
Она для нас не этим дорога.
Течет неспешно медленная Лета,
Крутые отражая берега.
Ее глубин невидимые рифы
Нам никогда увидеть не дано.
Ее первооснова – это мифы,
В которые поверили давно.
Ее устои вечно преходящи, –
И храмы, что стояли на крови,
И этот бесконечно лгущий ящик,
Который называется ТВ.
Здесь фактам непреложным нету места,
Не отыскать источников иных.
Неверно все: и летописец Нестор,
И повесть лет далеких временных.
Ей дела нет всегда до фактов косных,
Событий, что случались наяву,
Что сразу после битвы Куликовской
Пришли татары и сожгли Москву.
Мы все безоговорочно ей верим.
Ей признаваться вроде не к лицу,
Что Моцарта не убивал Сальери,
«Аврора» не стреляла по дворцу.
Не связана научною структурой,
Во все века, в любые времена,
Она была всегда литературой
И, значит, быть правдивой не должна.
КОНЕЦ ЛИЦЕЯ
Юлию Киму
Позабывшиеся даты,
Словно шрамы на лице.
Здесь расстрелян в двадцать пятом
Александровский лицей.
Всех недавних лицеистов
Как заведомых врагов
Утром, пасмурным и мглистым,
Возле невских берегов,
Расстреляли на опушке,
Где от солнышка светло.
Был бы вместе с ними Пушкин,
И ему б не повезло.
В оголтелом этом веке
Не щадили никого, –
Был бы с ними Кюхельбекер,
Застрелили б и его.
План расстрела сверху спущен,
Он и должен быть таков.
Уничтожен был бы Пущин
И, конечно, Горчаков.
Снисхожденья им не будет, –
Хоть и нет на них вины:
Образованные люди
Новой власти не нужны.
Будет вечно кровью харкать
Эта доблестная рать,
Там, где может и кухарка
Государством управлять.
И не будут лицеисты
Собираться у огня
«В октябре багрянолистом,
Девятнадцатого дня».
САРАНЧА
На Кубани, где в поле кружит саранча
В середине палящего лета,
Почему-то мне спать не дают по ночам
Допотопные главы Завета.
Почему, справедливости вечный оплот,
Бог во время библейское оно
Подвергал наказанию целый народ,
А не только семью фараона?
Почему под его беспощадным мечом,
Через казни жестокие эти,
Пострадали и те, кто совсем ни при чем –
Старики или малые дети?
Но увяз ноготок, и всей птичке пропасть,
И какой бы ни век на планете,
Почему-то всегда за преступную власть
Весь народ постоянно в ответе.
И везде, от полярных до южных широт,
Недород и другие напасти
Что ни день, что ни год переносит народ,
Став заложником собственной власти.
И опять, словно школьник, уроки уча,
Я листаю страницы Завета
На Кубани, где в поле гудит саранча,
От которой спасения нету.
* * *
Нету от старости панацеи.
Стал я с годами и лыс, и грузен.
Мальчик играет меня на сцене,
В новом спектакле в самарском ТЮЗе.
Мальчик, курчавый, как я когда-то,
Смотрит моими на мир глазами,
Пересекает, плывя, экватор,
Песни поет и любовью занят.
Он на меня не похож, и все же
На режиссера я не в обиде.
Не ощутить не могу я дрожи,
Жизнь свою со стороны увидев.
Пусть моя пьеса подходит к краю,
Счастья назавтра не жду, как прежде.
Мальчик, который меня играет,
Вновь возвращает меня к надежде.
Веря в несбыточные легенды,
В жизни реальной крутом замесе,
Я не добрался до «Хеппи-энда», –
Может быть, будет иначе в пьесе.
МОИ ПРАВНУКИ
Такое прежде никогда,
Наверное, не снилось.
Какою меркою ни мерь,
А жизнь идет на лад.
Бог десять правнуков мне дал,
Явив Господню милость.
Я этой милостью теперь
Пожизненно богат.
Он оказал мне эту честь,
Являя лик свой узкий,
И стал теперь необходим,
Как хлеб, что мы едим
Неважно мне, какой он есть,-
Еврейский или русский,
Поскольку он всегда един
И на Земле один.
Пускай не звал меня пророк
В сияющие двери,
Не разверзался потолок
Под парой белых крыл.
Бог сделал все, что только мог,
Чтоб я в него поверил,
Он сделал все, что только мог,
Чтоб я его открыл.
Пусть мой недолговечен стих,
И сам я жил затем ли,
Чтобы не сделать ничего
За долгие года?
Десяток правнуков моих
Поднимут эту землю
И для народа своего
Построят города.
Взрастет мой маленький народ
Разноименной масти
В недостижимой полосе
Грядущего утра,
И кто-то будет садовод,
А кто-то будет мастер,
И станут воинами все,
Когда придет пора.
Пусть будет в доме их всегда
Веселье и достаток,
Пускай не рвется эта нить,
Что прежде началась.
И я грядущие года,
Их небольшой остаток,
Смогу с улыбкою прожить
И в гроб сойти, смеясь.
СТИХИ О ПОЗВОНОЧНИКЕ
Боль в спине, и поутру, и ночью.
Нету спасу – хоть на крик кричи.
«Полностью изношен позвоночник», –
Говорят сочувственно врачи.
Да и как ему не износиться
На холодных вьюжных северах,
Где пришлось мне двадцать лет трудиться
В партиях, за совесть и за страх!
Там, себя считая молодцами,
Мы лицом не ударяли в грязь,
Рюкзаки таская с образцами,
На уступы мерзлые садясь.
Да и как ему не износиться
На судах за три десятка лет,
Где не раз за время экспедиций
Мы здоровью причиняли вред.
Где к проблемам подходя по-русски,
И в дневное время, и в ночах,
Судовые частые погрузки
На своих мы вынесли плечах.
Не щадя свой позвоночник ломкий,
Я трудился, не жалея сил.
Если б знал заране, то соломки
Где-нибудь, возможно, постелил.
И хотя мы все, увы, не вечны
И уже пора гасить свечу,
Все же позвоночник мой увечный
На другой менять я не хочу.
Потому что, завершая бал сей,
Я скажу: в минувшие года
Он болел, стирался и ломался,
Но не прогибался никогда.
Источник
Автор admin На чтение 14 мин. Просмотров 6 Опубликовано 20 декабря, 2020
Стихи и песни (сборник)
Александр Городницкий
Стихи и песни
© Городницкий А.М., 2016
© ООО «Издательство «Яуза», 2016
© ООО «Издательство «Якорь», 2016
© ООО «Издательство «Эксмо», 2016
Атланты держат небо (1958-1969)
Снег (песня)
Тихо по веткам шуршит снегопад,
Сучья трещат на огне.
В эти часы, когда все еще спят,
Что вспоминается мне?
Неба далекого просинь,
Давние письма домой…
В царстве чахоточных сосен
Быстро сменяется осень
Долгой полярной зимой.
Снег, снег, снег, снег,
Снег над палаткой кружится.
Вот и кончается наш краткий ночлег.
Снег, снег, снег, снег
Тихо на тундру ложится,
По берегам замерзающих рек
Снег, снег, снег.
Над Петроградской твоей стороной
Вьется веселый снежок,
Вспыхнет в ресницах звездой озорной,
Ляжет пушинкой у ног.
Тронул задумчивый иней
Кос твоих светлую прядь,
И над бульварами Линий
По-ленинградскому синий
Вечер спустился опять.
Снег, снег, снег, снег,
Снег за окошком кружится.
Он не коснется твоих сомкнутых век.
Снег, снег, снег, снег…
Что тебе, милая, снится?
Над тишиной замерзающих рек
Снег, снег, снег.
Долго ли сердце твое сберегу? –
Ветер поет на пути.
Через туманы, мороз и пургу
Мне до тебя не дойти.
Вспомни же, если взгрустнется,
Наших стоянок огни.
Вплавь и пешком – как придется, –
Песня к тебе доберется
Даже в нелетные дни.
Снег, снег, снег, снег,
Снег над тайгою кружится.
Вьюга заносит следы наших саней.
Снег, снег, снег, снег…
Пусть тебе нынче приснится
Залитый солнцем вокзальный перрон
Завтрашних дней.
Песня полярных летчиков (песня)
Кожаные куртки, брошенные в угол,
Тряпкой занавешенное низкое окно.
Бродит за ангарами северная вьюга,
В маленькой гостинице пусто и темно.
Командир со штурманом мотив припомнят старый,
Голову рукою подопрет второй пилот,
Подтянувши струны старенькой гитары,
Следом бортмеханик им тихо подпоет.
Эту песню грустную позабыть пора нам, –
Наглухо моторы и сердца зачехлены.
Снова тянет с берега снегом и туманом,
Снова ночь нелетная даже для луны.
Лысые романтики, воздушные бродяги,
Наша жизнь – мальчишеские вечные года.
Прочь тоску гоните вы, выпитые фляги,
Ты, метеослужба, нам счастья нагадай!
Солнце незакатное и теплый ветер с веста,
И штурвал послушный в стосковавшихся руках…
Ждите нас, не встреченные школьницы-невесты,
В маленьких асфальтовых южных городках!
Песня болотных геологов (песня)
А женам надоели расставания,
Их личики морщинками идут.
Короткие вокзальные свидания
Когда-нибудь в могилу их сведут.
А я иду, доверчивый влюбленный,
Подальше от сервантов и корыт,
И, как всегда, болот огонь зеленый
Мне говорит, что путь открыт.
А женам надоели годовщины
И частых провожаний маета.
Подстриженные «бобриком» мужчины
Уводят их туда, где суета.
А я иду, обманом закаленный,
Брезентом от случайностей прикрыт,
И, как всегда, болот огонь зеленый
Мне говорит, что путь открыт.
Шагаем мы сквозь лиственное пламя,
Нас песнями приветствует страна.
Взрастают под чужими именами
Посеянные нами семена.
А я иду, совсем не утомленный,
Лет двадцати, не более, на вид,
И, как всегда, болот огонь зеленый
Мне говорит, что путь открыт.
Деревянные города (песня)
Укрыта льдом зеленая вода,
Летят на юг, перекликаясь, птицы.
А я иду по деревянным городам,
Где мостовые скрипят, как половицы.
Над крышами картофельный дымок,
Висят на окнах синие метели.
Здесь для меня дрова, нарубленные впрок,
Здесь для меня постелены постели.
Шумят кругом дремучие леса,
И стали мне докучливы и странны
Моих товарищей нездешних голоса,
Их городов асфальтовые страны.
В тех странах в октябре – еще весна,
Плывет цветов замысловатый запах,
Но мне ни разу не привидится во снах
Туманный Запад, неверный дальний Запад.
Никто меня не вспоминает там,
Моей вдове совсем другое снится…
А я иду по деревянным городам,
Где мостовые скрипят, как половицы.
Про Дядьку
Памяти моего неродного дяди А. П. Серегина
Полковник на снимок: «Дайте-ка!
Давно – не узнаешь с ходу».
Выходит, он помнит дядьку
По тридцать давнему году.
Выходит, он помнит ясно,
А тетка, видно, забыла –
Шлем со звездою красной
Среди тряпья сохранила.
А я вспоминаю Киев
И запах печеного хлеба,
Две сильных руки мужские,
Меня поднявшие в небо.
Я день вспоминаю жаркий,
Загаром согретые лица.
А он, говорят, служака,
А он, говорят, тупица.
Казарменным запахом жестким
Был он насквозь пронизан –
От стен, беленых известкой,
От тухлой капусты снизу.
Такие шли на аресты,
Не вздрагивали при стоне.
А дядька погиб под Брестом
С пустым наганом в ладони.
Узлами корней скрутило
Поляну, где умирал он.
В отдельных своих квартирах
Спиваются генералы.
Сокурсники, сополчане,
Хранители ротных фактов –
Пускай бы они молчали
До скорых своих инфарктов!
Принцесса береника (песня)
У леса не черника,
А мох растет.
Принцесса Береника
На Охте живет.
Покрыты там обочины
Быльем-травой.
Мы очень озабочены
Ее судьбой.
В двухкомнатной квартире
Живет она,
К автобусу «четыре»
Идет одна,
И каблучок резиновый –
Весь след ее,
Плывет дымок бензиновый –
И нет ее.
А путь без песен труден нам,
Как ни скрывай.
На улице полуденной
Звенит трамвай.
И я к своей указанной
Судьбе привык,
И нету в мире сказок –
И Береник.
Памяти геолога Станислава Погребицкого, погибшего в 1960 году на реке Северной
В промозглой мгле – ледоход, ледолом.
По мерзлой земле мы идем за теплом:
За белым металлом, за синим углем,
За синим углем да за длинным рублем.
И карт не мусолить, и ночи без сна.
По нашей буссоли приходит весна.
И каша без соли пуста и постна,
И наша совесть – чиста и честна.
Ровесник плывет рыбакам в невода,
Ровесника гонит под камни вода.
А письма идут неизвестно куда,
А в доме, где ждут, неуместна беда.
И если тебе не пишу я с пути,
Не слишком, родная, об этом грусти:
На кой тебе черт получать от меня
Обманные вести вчерашнего дня?
В промозглой мгле – ледоход, ледолом.
По мерзлой земле мы идем за теплом:
За белым металлом, за синим углем,
За синим углем – не за длинным рублем!
Перекаты (песня)
Памяти геолога Станислава Погребицкого, погибшего в 1960 году на реке Северной
Всё перекаты да перекаты –
Послать бы их по адресу!
На это место уж нету карты, –
Плыву вперед по абрису.
А где-то бабы живут на свете,
Друзья сидят за водкою…
Владеют камни, владеет ветер
Моей дырявой лодкою.
К большой реке я наутро выйду,
Наутро лето кончится,
И подавать я не должен виду,
Что умирать не хочется.
И если есть там с тобою кто-то, –
Не стоит долго мучиться:
Люблю тебя я до поворота,
А дальше – как получится.
Всё перекаты да перекаты –
Послать бы их по адресу!
На это место уж нету карты, –
Плыву вперед по абрису.
На материк (песня)
От злой тоски не матерись, –
Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на материк
Идет последний караван.
Опять пурга, опять зима
Придет, метелями звеня.
Уйти в бега, сойти с ума
Теперь уж поздно для меня.
Здесь невеселые дела,
Здесь дышат горы горячо,
А память давняя легла
Зеленой тушью на плечо.
Я до весны, до корабля
Не доживу когда-нибудь.
Не пухом будет мне земля,
А камнем ляжет мне на грудь.
От злой тоски не матерись, –
Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на материк
Ушел последний караван.
В Уэльсе (песня)
В Уэльсе теплые дожди
По крышам шелестят.
Подруга, ты меня не жди,
Я не вернусь назад.
Стакан зажат в моей руке,
Изломан песней рот, –
Мы в придорожном кабачке
Встречаем Новый год.
Мой нос багров, я пить здоров,
И ты меня не тронь.
Под бубна рев по связке дров
Пустился в пляс огонь.
Мы собрались здесь налегке,
Без горя и забот,
Мы в придорожном кабачке
Встречаем Новый год.
Кругом туманные поля,
Шумят кругом друзья.
Моя ячменная земля,
С тобою счастлив я!
Стакан зажат в моей руке,
Изломан песней рот, –
Мы в придорожном кабачке
Встречаем Новый год.
Брусника (песня)
Ты мне письмо прислать рискни-ка,
Хоть это все, конечно, зря.
Над поздней ягодой брусникой
Горит холодная заря.
Опять река несет туманы,
Опять в тепло уходит зверь.
Ах, наши давние обманы,
Вы стали правдою теперь.
Меня ты век любить смогла бы,
И мне бы век любить еще,
Но держит осень красной лапой
Меня за мокрое плечо.
И под гусиным долгим криком,
Листвою ржавою соря,
Над поздней ягодой брусникой
Горит холодная заря.
Ах, не ревнуй (песня)
Ах, не ревнуй меня к девке зеленой,
А ты ревнуй меня к воде соленой.
Ах, не ревнуй меня к вдове дебелой,
А ты ревнуй меня к пене белой.
Закачает вода, завертит,
Все изменит в моей судьбе,
Зацелует вода до смерти,
Не отпустит меня к тебе.
Ах, не ревнуй меня к ласке дочерней,
А ты ревнуй меня к звезде вечерней.
Ах, не ревнуй меня к соседке Райке,
А ты ревнуй меня к серой чайке.
Только чайка крылом поманит –
И уйду от любви твоей,
Пусть сегодня она обманет –
Завтра снова поверю ей.
Ах, не ревнуй меня к глазам лукавым,
А ты ревнуй меня к придонным травам.
Ах, не ревнуй меня к груди налитой,
А ты ревнуй меня к песне забытой.
Мне бы вовсе ее не слушать,
Как услышу – дышать невмочь,
Снова песня источит душу
И из дома погонит прочь.
Ах, не ревнуй меня к девке зеленой,
А ты ревнуй меня к воде соленой.
Ах, не ревнуй меня к вдове дебелой,
А ты ревнуй меня к пене белой.
Закачает вода, завертит,
Все изменит в моей судьбе,
Зацелует вода до смерти,
Не отпустит меня к тебе.
Источник
Александр Городницкий- Новые стихи
ИЗ ИНТЕРНЕТА- Поэтам
.
Земные успехи сводил я к нулю,
Не слушая мудрых советов.
Я Киплинга с детства любил и люблю,
Из всех выделяя поэтов.
Ему возводил я в душе пьедестал,
Деля с ним и радость, и горе.
Ему благодарен за то, что не стал
Бухгалтером в душной конторе.
Прошел в океане я тысячи миль,
Богатства не нажил, и все же,
Спасибо за жизнь мою, лорд Бикенсфилд,
На лордов других непохожий!
За сине-зеленый пронзительный цвет
Ледовых полей Антарктиды,
За то, что не жаль мне истраченных лет,
И нету на сердце обиды.
За холод ночевок на скальном плече,
И гром волнового раската,
За рыб неизвестных, плясавших в луче
За толстым стеклом батискафа.
За то, что когда мне от боли невмочь,
Представить могу на секунду
Огни судовые, летящие в ночь
По темному узкому Зунду.
А если о чем-нибудь я и скорблю,
На пыльном домашнем диване,
То только о том, что не встану к рулю
В Индийском ночном океане.
Печали итожа, на свой обезумевший дом
Смотрю я с тоской, избежать не надеясь насилья,
Как ангелы Божьи, что шли уничтожить Содом,
Одевшись в людское и сдав на хранение крылья.
Качается ветка, беспечная дремлет страна,
Летит кинолента, меняя черты их обличий.
Так перед разведкой сдают старшине ордена,
Свои партбилеты и прочие знаки различий.
И молвил Господь: «Отведу я от града беду,
Собравшись сегодня его истребить без остатка,
Когда хоть полсотни я в нем невиновных найду.
Увы, и десятка безгрешных не сыщется там.
В бездонном болоте им в соль суждено обратиться.
И сгинет в полете объятая пламенем птица.
Буди же семью, современный испуганный Лот,
Беги поскорей, оставляя свой град за спиною.
Метан пузырьками встает из сибирских болот,
Чтоб вспыхнуть пожаром над горестной этой страною.
Войны, нападения, пиратство,
Небосвод в хамсиновой пыли.
Много раз их уводили в рабство,
Оторвав от собственной земли.
Вавилонской плененье или
Иго фараоново опять.
Почему всегда их уводили,
От земли стараясь оторвать?
И она за ними шла незримо,
Чтоб не тосковали с нею врозь,
Их зовя обратно. Только Риму
Уничтожить землю удалось.
Чтобы, об Отечестве радея,
Здесь евреи не селились впредь,
Чтобы даже имя «Иудея»
Навсегда из памяти стереть.
Чтобы своего забыла сына,
К дому возвращаться не веля,
Ставшая чужою Палестина,
Горькая еврейская земля.
Злое солнце обжигало спины,
Племена менялись здесь и власть.
Ты скажи мне, ветка Палестины,
На какой земле ты родилась?
Бьет в предел, что для живущих тесен,
Не пора ли городам и весям
Возвратить родные имена?
Я снова вернулся в отеческий край,
Где сохнет посаженный Господом рай
В песках аравийской пустыни.
Где, глядя на с неба опущенный трап,
Упорно с евреем воюет араб,
Уставший от жизни постылой.
Сюда от погромов и северных зим
Бежали сефарды и ашкеназим
В свое добровольное гетто.
Сошлись воедино здесь древний народ,
Который не стрижен и седобород,
И юный народ интернета.
Столетья бегущая издалека,
Любые притоки вбирает река,
Дорогой становятся тропы.
Здесь надо к Сукоту готовить шалаш,
И мирно соседствует черный фалаш
С блондином, посланцем Европы.
Пастух из Марокко и русский доцент,
С годами утратят заметный акцент,
Освоив язык этот птичий.
Под белый с полосками синими флаг
Собрал их надолго безжалостный враг.
Меж ними не видя различий.
Забудет о предках приехавших сын,
Которых душил азиатских хамсин,
Песчинки швыряя в лицо им.
Неслышно пройдут за веками века,
Которая станет мацою.
Там, где вороны кружат злыми стаями,
Все растет, как на дрожжах, миф о Сталине.
Голосуют за него без сомнения
Не видавшие его поколения.
Только мнения, увы, не озвучены
Двух десятков миллионов замученных,
Чьи останки невозвратно утеряны
Под гулаговскими злыми метелями.
Умножает свой улов миф о Сталине:
«Там бандитов и воров к стенке ставили.
Дирижабли поутру плыли по небу,
Разгромили немчуру и Японию.
И снижали, что ни год, цены, вроде бы,
И вела весь мир вперед наша Родина».
В стороне, где беспредел и коррупция,
Загрустила о вожде революция.
Там, где нынче от свободы устали мы,
Все растет, как на дрожжах, миф о Сталине.
Не рассеять там туман культа личности
Где кровавый царь Иван Грозным кличется.
Что шуметь об этом зря, дома, в прессе ли,-
Снова будут лагеря и репрессии,
Века злого избежать сможем вряд ли мы,
Если снова наступаем на грабли мы.
С желтого песчаного откоса,
Где прошла звериная тропа,
Половодье выносило кости,
Кисти рук, ключицы, черепа.
На свободу их из заключенья
Выносила мутная вода.
Мы стояли ниже по теченью
На реке Сухарихе тогда.
Запах тленья, приторный и сладкий,
Вниз распространялся по реке.
Скалит череп зубы на песке.
В лагерях на этих быстрых реках,
Где срока не меньше десяти,
По весне расстреливали зеков,
Чтобы летом новых завезти.
Мы со спиртом поднимали кружки,
Поминая этих доходяг.
С той поры мне объяснять не нужно,
Что такое сталинский ГУЛАГ.
Над хлевом щербатым погасла в ночи звезда.
Мечты о былом постоянно выходят боком.
Зачем нас когда-то привел Моисей сюда,
На этот разлом между Западом и Востоком?
Хребты неподвижны – скитаний его итог,
Две пальмы под ветром качаются одиноко.
Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,
Где следует жить, соблюдая закон Востока.
Завесою мутной дышать не дает хамсин.
Горячие ветры срезают траву, как бритва.
Тебе, что ни день, все понятней его молитва.
Истошно над крышей кричит муэдзин в свой срок,
И слышен ночами коней бедуинских цокот.
Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,
И здесь непреложен суровый закон Востока.
Лежат под песками забытые города.
Зеленый росток пробивается вверх упрямо.
Была здесь веками ценнее, чем кровь, вода,
А жизнь человека не стоила и дирхама.
Пустынею выжжен, обуглится тот росток,
И реки иссякнут поблизости от истока.
Хотя он и Ближний, но все-таки он Восток,
И здесь непреложен суровый закон Востока.
И Остом, и Вестом затронутые места
Не сдвинут их с места ни проповеди Христа,
Ни Запад растленный, ни новый поход крестовый.
Здесь суть пятикнижий читается между строк,
Суды неизменны, где око идет за око.
Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,
И все здесь живет, соблюдая закон Востока.
Понять здесь нельзя, если в дружбе клянется друг,
Здесь честному слову не верят давно вокруг,
Где хитрость в почете, предательство и коварство.
«Не верь чужеземцу»,- годами учил пророк,
Блажен, кто сумеет исполнить завет пророка.
Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,
Где следует жить, соблюдая закон Востока.
Ни слов, ни усилий напрасно своих не трать,
Чтоб быть европейцем в обычаях и одежде,-
Европа пришла и обратно уйдет опять,
А здесь все останется так же, как было прежде:
Народ неизменно безграмотен и жесток,
Палящее солнце безжизненно и жестоко.
Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,
И выжить нельзя здесь, не зная закон Востока.
Источник
Источник